Этот населенный пункт называют городом-сюрпризом, причем совершенно оправданно. Над жителями его часто посмеиваются в силу их доверчивости и даже некоторой туповатости. Но сами они относятся к анекдотам философски и принимают самое непосредственное участие в их сочинении.
Здесь все не как у людей. Не поймешь – большой он или маленький, этот город. С вершины вулкана Галерас (который время от времени пыхтит и даже периодически выбрасывает лаву, напоминая, что он все еще жив) долина Атрис, в которой, как на широкой мозолистой индейской ладони, расположилась столица департамента Нариньо, Сан-Хуан-де-Пасто (San Juan de Pasto) выглядит маленьким, сонным и провинциальным. И он всегда был провинцией.
Сначала это были задворки империи инков, потом отдаленный уголок вице-королевства Новая Гранада. А теперь это столь же удаленный от основных событий, хотя и связанный интернетом со всем миром департамент Колумбии.
Если спуститься на улицы города, то увидишь, что сонный он только сверху — очереди в банках, толкотня и пробки на узких улочках, оживленная торговля в тысячах мелких и крупных лавок и некоторое движение в огромных супермаркетах. Кстати, сетевые супермаркеты долго не могли развернуть здесь свою деятельность — народ предпочитал персональный сервис в мелких магазинчиках, где хозяева знали по именам всю твою семью, включая детей, внуков, правнуков и племянников, а также домашних питомцев.
Здесь девять театров, восемь музеев, несколько университетов и одна из самых старых иезуитских школ в Южной Америке.
Небольшой аэропорт с такой короткой взлетной полосой, что сердце падает в желудок, когда самолет от нее отрывается. Кажется, что, прокатившись еще пару метров, он просто свалится в пропасть. А когда пилот выискивает дырку в густых облаках и ныряет в нее, чтобы посадить самолет, пассажиры преисполняются искренней благодарностью. Иначе придется лететь обратно.
Куча великолепных колониальных церквей, будящих перезвоном своих колоколов нерадивых прихожан, отсыпающихся после субботних вечеринок.
Прохожие следуют по проезжей части — на слишком узких тротуарах места мало, не обращая внимания, ни на машины, ни на мотоциклы, ни на автобусы, с трудом разворачивающиеся на перекрестках.
Морских свинок разводят исключительно для еды,..
…сотворяя из них весьма негуманным способом невероятно вкусные блюда.
Повзрослевшие дети едут покорять столицу совершенно другой страны. О Боготе слышали и видели по телеку. Многие даже бывали. А вот Кито знают как свои пять пальцев. До столицы Эквадора отсюда всего пять часов на машине. А до столицы Колумбии по крутым горным перевалам — аж 18.
Гораздо ближе, всего в каких-то двух часах езды, практически на границе с Эквадором, у жителей департамента Нариньо имеется свое собственное чудо, которое так и называется — «чудо над пропастью». Это великолепный неоготический собор Лас-Лахас, построенный, кстати, не так уж и давно — в 1949 году, где в XVIII веке Богородица явилась маленькой индейской девочке в виде отпечатавшейся на каменной плите иконы.
С тех пор оно стало местом паломничества как колумбийцев, так и эквадорцев.
Здесь как нигде в стране можно услышать кечуизмы — отголоски инкского прошлого, и старинные вычурные испанские обороты, о которых даже в самой Испании уже забыли. Можно увидеть бабулек, спешащих к мессе в кружевных мантильях на голове и шерстяном индейском пончо на плечах. До недавних пор девочек называли исключительно католическими именами, как то Ампаро — что означает «приют», Сокорро — «помощь», Мария-де-ла-Инмакулада-Консепсьон — «Мария непорочного зачатия».
На берегу огромного озера Ла-Коча, второго по протяженности в Андах после Титикаки, серой каплей упавшего среди изумрудных гор, яркими пятнами разбросаны швейцарские гостиницы и рестораны шале — архитектурная ностальгия когда-то обосновавшихся в этих местах швейцарцев.
Веселенькие цветные деревянные домики столь органично вписались в местный пейзаж, что жители деревни Ла-Коча и индейских резерваций считают данный архитектурный стиль исконно своим и жизни без него не представляют.
Дон Хосе Торронтеги, уроженец испанского города Бильбао, в 1956 году осевший в горной деревне Тукеррес, к Колумбии не смог привыкнуть. Зато Колумбия привыкла к нему.
Широкоплечий баск не смог забыть свой родной акцент и вяленый хамон серрано (jamon serrano) и потому занялся его производством высоко в горах, там, где чистые воздух и вода и холодный сухой климат. «Такой ветчины в самой Испании уже не делают, — говорят дети дона Хосе, — используют всякие химикаты и добавки, подсушивают искусственно». И неудивительно, что из Пасто хамон с триумфом вернулся в Испанию. Не говоря уже о том, что водится он в лучших ресторанах Боготы и в президентском дворце.
Еще у дона Хосе было хобби — выискивать у своих колумбийских друзей баскское прошлое по словарям фамилий.
Да, в этом городе много необычного. Его жители были столь наивными, что поверили словам святых отцов о том, что главная заповедь христианства — не убий. Ну а раз христианство — религия испанской короны, то им будет спокойнее под ее защитой (как религии, так и короны).
И когда вся бывшая колония в восторженном угаре встречала освободительную армию Боливара, жители Пасто были единственными, кто кричал освободителям: «Остановитесь! Что вы делаете?», когда они насиловали и грабили, как водится у всех армий. Нынешний департамент Нариньо последним присоединился к Великой Колумбии. Правда, они кричали то же самое и испанцам, когда те пытались подавить сопротивление индейцев методами освободителей.
Черные здесь красятся в белый цвет, а белые — в черный, чтобы быть равными. Карнавал черных и белых, наверное, самое необычное и удивительное зрелище в Южной Америке.
Начиная с 28 декабря и по 6 января спокойный провинциальный Пасто становится другим. То он белый от талька, то многоцветный от раскрашенных повозок карросас, проходящих по его улицам красочным парадом. То серо-буро-малиновый от измазанных красками лиц.
Здесь идут бои, но нет раненых и мертвых. Квартал идет на квартал, полиция сражается с прохожими.
Морально подготовившись и надев плотные очки для защиты глаз, выходите на улицу — и вы потом не узнаете себя.
Над городом висит тальковый туман. Улицы белые, как во время снежной бури. Тальк напополам с серпантином за воротом и в волосах. Розовая и белая карнавальная пена летает над толпой и испаряется в воздухе и оседает на одежде. Ее потом можно смело выбрасывать.
Те, кто здесь побывал в эти дни, говорят, что никогда в жизни еще так не веселились.
В этом городе многие плакали. Плакал генерал Симон Боливар, проигравший одну из самых кровавых битв своей освободительной кампании — при Бомбона. Проигравший не испанским офицерам-роялистам, а «маленькому страшненькому коротышке», по словам его биографа, индейцу Агустину Агуалонго — настоящему антигерою, не поступившемуся своими принципами, только один раз присягнувшему на верность — испанской короне. Плакал потому, что кто-то не поверил в его мечту о равенстве креолов и испанцев, о свободе, об одном объединенном континенте, кто-то посмел усомниться в его благородных побуждениях.
Сеньоры Эрик Фуллер и Норберт Селигман жили в 70-х годах прошлого века на соседних улицах и даже внешне были похожи. Сразу видно, что европейцы .И сеньор Фуллер, и сеньор Селигман тоже плакали. Оба они были немцами. Один имел ресторан под названием «Барилоче», а другой — магазин по продаже сельхозпринадлежностей. А рядом находилась гостиница двух сестер Шнайдер, тоже немецкого происхождения. По вечерам в лучших европейских традициях в отеле играл рояль, а на отполированной деревянной барной стойке стоял стеклянный аквариум, полный шоколадок. Соседские дети очень любили эту гостиницу.
Фуллер пускал слезу, когда пьянел. Когда он выпивал, а делал он это довольно часто, его прорывало, и он начинал рассказывать, как служил офицером на немецком крейсере. Это был не просто крейсер, а целая лаборатория, где проводились эксперименты, например, по смене пола. Кто же знал, что сегодня это будет модно! Ну, и еще по генетике и расовому отбору. В подробности — как, в каких количествах и откуда привозили подопытный персонал для этих экспериментов и куда этот персонал потом девался — Эрик не вдавался, но после этих воспоминаний плохо спал. Зато рассказывал, как добывал фальшивые документы, опасаясь ареста русскими коммунистами, с какими трудностями бежал из Германии, как добрался до перонистской Аргентины, как через нее перебирался в Колумбию с надеждой переправиться в Штаты. Но так в Пасто и остался. На полпути.
Для колумбийцев Вторая мировая война — понятие отдаленное и расплывчатое, как для нас, наверное, война Англо-бурская. Знают, что она была и что американцы победили.
Норберт Селигман плакал, когда речь заходила о Германии. Он покинул родной Дирдорф в 15-летнем возрасте, когда вместе с родителями уезжал на одном из последних кораблей, увозивших еврейские семьи от нового режима. В 1976 году, когда Норберт опять увидел его, город был совсем не похож на тот, что был изображен на старой фотографии. От прошлого почти ничего не осталось. Дядя Исаак, который что-то мог рассказать, сошел с ума, двоюродные братья погибли в войну. Отцовского дома уже не существовало, а на его месте был кондоминиум.
Норберт с отцом приехали в Пасто через Панаму. Пересекли Панамский канал и добрались до тихоокеанского порта Тумако, откуда доехали до Пасто. Это было бегство от ада к спокойному будущему, где можно будет без опаски встречать Йом-Кипур и шабат в компании польских евреев, таких же, как они. И время от времени говорить «гутен таг» своему немецкому соседу.
Они прожили жизни бок о бок, ни разу не бросив друг другу упреков и не произнеся извинений. Как и седовласые интеллигентные сестры, хозяйки соседней гостиницы, которые субботы не соблюдали, но покупали в ближайшей булочной сладкие айюйа, которые готовят только в Пасто и которые имеют еврейское пасхальное происхождение. Правда, сестры, скорее всего, об этом не догадывались.
А еще в Пасто живут арабы — ливанцы, палестинцы, сирийцы. Всех их, правда, называют здесь турками (первая волна иммиграции была в начале XIX века, это тоже было бегство: сначала от Османской империи, когда большинство арабов приехали в поисках лучшей доли с турецкими паспортами, потом от палестино-израильского конфликта, когда паспорта уже были иорданскими). То и дело в центре города мелькают названия обувных магазинов — «Хассан», «Ниссан», «Саул». Впрочем, арабов осталось мало. На их место пришли новые, более агрессивные торговцы из Медельина. Магазины, принадлежавшие «туркам», были проданы или сданы в аренду, а сами хозяева разъехались по разным городам.
Когда-то арабская община, традиционно дружная, скидывалась и ставила вновь прибывшим соотечественникам магазины, дети учили арабский и молились в молельном доме, в 11-летнем возрасте некоторых отправляли на родину учиться, чтобы не терять связей. Мальчики потом возвращались, женились на колумбийках, поступали в университеты и оставались навсегда. Старики тихо умирали, вспоминая родину. Они оставались арабами, как евреи — евреями, испанцы — испанцами, англичане — англичанами.
Колумбия привыкла к ним, а они к ней, найдя успокоение, завершив свое бегство, каждый от своих призраков, соединив свои судьбы в зеленой долине Атрис, яркой, как лоскутное одеяло андского пейзажа, такой далекой от условностей нашей сумасшедшей жизни, в старинном католическом городе у подножия вулкана Галерас.
Евгения Слюдикова
tawi-travel.ru
